Пьер на Бородинском поле

Пьер Безухов стоял посреди бородинского поля, уставшего от нескончаемой вражды и многодневной битвы. Туман, смешанный с пороховым дымом, окутывал всё вокруг, делая видимость почти нулевой. Но Пьер, казалось, не обращал внимания на тяжёлый воздух, напоенный чьими-то криками, стонами и их эхо, раздававшееся в его сознании.

Он медленно брёл между израненными телами и разорванной землёй, представляя себе картины былого величия и разоренной деревни, снятые с полотен мастеров. Эта сцена была далека от того благородного образа войны, что рисовали его воображение и патриотические лозунги. Здесь, на этом поле, каждый шаг отдавался болью, каждым взглядом он замечал трагедию, накручивающую петлю вокруг его души.

Пальцы его руки беспрестанно касались маленькой иконки на груди, словно ищущие утешение. «Кто я здесь? Что я могу сделать?» — эти два вопроса как молотки били в его сердце. Он чувствовал в себе какую-то внутреннюю силу, хотящую разорвать оковы слабости и страха, но вокруг него было только разрушение, только голод страданий и забвение.

Солнце начинало пробиваться сквозь облака, освещая кровавые ручьи, текущие с возвышенностей, и странно спокойно светились его глаза, понимающие всю бренность и одновременно бесконечную важность этой жизни. Каждый из солдат — герой, каждый отдал что-то своё ради чего-то более великого, как верили они, а теперь их голоса умолкли под тенью смерти.

Пьер остановился возле тела молодого офицера. Он нагнулся и поднял его голову, думая о том, кем был этот человек, какие мечты его тревожили ночами и кого он любил, кого оставил плакать. Пьер ощутил на своих пальцах тепло крови и почувствовал её соль во рту, смешавшуюся с собственными слезами. Кто-то из французов, или может кто-то из своих, бился рядом с ним несколькими минутами ранее, а теперь рекой памяти утекал в вечность.

Осмотревшись в последний раз, он вдруг понял: его присутствие здесь было не случайным. Он обязан рассказать, передать, сохранить лица и истории, чтобы мир никогда не забыл этой ужасной, кровавой раны, открывшейся на груди его страны. С этой мыслью, которая вскоре должна была стать его жизненным долгом, Пьер двинулся вперёд к лагерю, оставляя позади себя бородинское поле, впитавшее всё, что здесь сегодня происходило.