Сочинение Гоголь, Мертвые души: портрет Чичикова

Чичиков был среднего роста, недурно сложён, не слишком толст, не слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, впрочем и не так, чтобы ещё слишком молод. Его появление сопровождалось такой приближённостью ко всему среднему, что даже глаза его не имели той живости, блеска, которые дают душу всем чертам лица. Казалось, природа, создав его, смотрела на него равнодушно, как художник, знающий уже в совершенстве своё дело. В его глазах отражался деловой трезвый ум, но мало было в них теплоты. Его лицо являлось неким зеркалом, в которое каждый мог увидеть собственное отражение, но не более того.

Казалось, что и костюм его отличался той же самой широкой сдержанностью, что и все его движения. Одет он был аккуратно, добротно, но без всяких претензий на изысканность. Впрочем, один только элемент его внешности отличался поразительной чёткостью — это были бакенбарды; они не представляли ничего особенного в себе, но скрывали огромную силу воли и настойчивости носителя.

Его речь была так же необыкновенно гладка и осторожна, как и всё его существо. Чичиков умел слушать и умел говорить не больше и не меньше, чем сколько было нужно каждому случаю. Во всём его лице, в манере, в одежде и в словах чувствовалась какая-то неуловимая степенность и умеренность, которая совершенно скрывала за собой цель его появления или его поступков.

В глазах его мерцало что-то осторожное и хитрое, словно кузнечик, привыкший к постоянной степени опасности и готовый в любой момент ускользнуть от невидимой угрозы. Словом, вся его внешность говорила о большом искусстве приспособляться, без малейшего следа грубой прямоты, но также без малейшего следа доброты или человечности.

Можно было угадать только одно: по мере того, как долго наблюдаешь его, вдруг возникает ощущение усталости, как от пустого блуждания среди одинаковых, совершенно неотличимых деревьев в густом лесу, хотя каждое само по себе вполне может выглядеть особым и значительным.